|
||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||
Венеция - я видела этот сон наявуПомнится, в детстве, когда кроме нашей огромной многоязыкой страны для нас не существовало в реалии никаких других стран, я так же страстно мечтала попасть в Ленинград - город необыкновенных дворцов, каналов, проспектов и набережных. Так же страстно, как теперь мне хочется увидеть Венецию. Хоть одним глазком, хоть одним днем, одним махом оглядеть эту сказку – и успокоить, наконец, сердце странника.
Италия. И вот мы плывем к Венеции. Сердце колотится, я не отрываюсь от бинокля, только изредка, бросая его, хватаюсь за фотоаппарат, чтобы не пропустить соприкосновения с городом на воде. Город Венеция. Вот так же заполошно, «как ждет любовник молодой минуты первого свиданья», я, помнится, подплывала к туманной голубой громаде деревянных куполов в Кижах. Возьми себя в руки, уже скоро!.. Уже вот они, первые башни и купола, уже важно вплываем (именно – вплываем) в город. Как во сне досадно долгое прохождение через таможню, сбор группы, нудные объяснения чего-то важного экскурсоводом… Ах, они только испортят все! Да вот же площадь, зеленый блеск каналов, горбатые мостики, идем, идем!.. Нет, встали. Пошел рассказ об истории Венецианской республики с перечислением временных этапов, взлетов и падений. Признаюсь, я вела себя совершенно неподобающим образом: слушать исторических подробностей не стала, меня занимало все, что происходило здесь и сейчас. На набережной шумная молодежная компания кого-то раздетого и перепачканного соусом привязала к столбу, читает над ним манускрипт, глумится и хохочет. Что вы делаете? Да это посвящение в бакалавры! Студенты резвятся! Тут же взгляд мой падает на канал, и я впервые вижу стоящего с шестом в руке нарядного гондольера. Гондола, роскошная, в черной лаковой облицовке, как концертный рояль, с ковровыми сиденьями, неспешно скользит по воде – и через минуту скрывается за поворотом. Вода тихо плещется о ступени домов, о стены, отблески ее сверкают в нижних окнах. Стены ветхие, облупленные, многие дома кажутся нежилыми, но трогательно украшены пламенными букетами герани на оконных выступах. Все, меня уже понесло по течению. Уличные музыканты с лютнями, Пьеро в белом со скрипкой, мостики, каналы, маленькие, сплошь вымощенные отполированным камнем площади, и снова каналы. Потом вдруг мы выходим на Большой канал – в туристское разноголосье. Завораживающая перспектива воды, вспененная гондолами, лодками, катерами, плывущими отражениями дворцов… Как все ветхо, как ослепительно, какое пекло и шум, сколько же можно вынести взвинченному сердцу? На площади Марка минут пять только потеряно вожу взором окрест. Громада храма! Колоннада! Башня! Оркестр, трубящий нечто бравурное и нежное одновременно – или это звучит в душе моей? Опускаюсь на ступени и подробно, медленно, со вкусом озираю все вокруг. Потом брожу в толпе, умиляясь на голубей, которые готовы сесть на голову, на детей, с визгом и смехом гоняющих птиц, на туристов, которые, не торгуясь, набирают сувениры: маски, кукол, бейсболки. Торговые ряды сверкают рюмками, безделушками, предлагают шитье, лепнину, муренское стекло. И меня тоже захватывает этот водоворот. Брожу по лавкам, сижу в кафе, глазею, покупаю, торгуюсь, снова глазею, забрела в какой-то тихий закуток и блаженно бездумно дышу прохладой в тени глухой стены, глядя на блескучую от солнца воду. Немного отступая во времени, признаюсь, уже вернувшись домой, я начала запоздалое познание этого уникального, вопреки всем законам уцелевшего в своей праздной неприкосновенности города. Смотрела фильмы, читала, и всякий раз сердце ликующе откликалось: Вот! Мы здесь проплывали! Это тот самый мост! У этой решетки я оперлась рукой… Из всего прочитанного хочу процитировать любимого теперь автора, самое начало широко известной книги Павла Павловича Муратова «Образы Италии». Написана она сто лет тому назад, ощущение же такое, словно это я сама записала по свежим впечатлениям, сразу после возвращения с короткой, грустно короткой экскурсии. «Есть две Венеции. Одна – эта та, которая до сих пор что-то празднует, до сих пор шумит, улыбается и лениво тратит досуг на площади Марка, на Пьяцетте и на набережной Скьявони. С этой Венецией соединены голуби, приливы иностранцев, столики перед кафе Флориана, лавки с изделиями из блестящего стекла. Круглый год, кроме двух- трех зимних месяцев, здесь идет неугомонно праздная жизнь, такая праздная, какой нет нигде. Надо только видеть движение человеческих волн утром на мосту делла Палья, надо слышать легкий шум разноязычного говора и легкий шорох шагов по мраморным плитам! Но вот часы указывают полдень. Пора идти вместе с толпой на площадь, смотреть, как на башне Оролоджио бронзовые люди бьют в колокол. Это один из обрядов венецианской праздности, и, кто исполнил его, тот может с чистым сердцем радоваться своей свободе от всех земных дел. Остается ехать куда-то в гондоле или сидеть вместе со стариками под аркадами дворца дожей, или зайти в Сан Марко и рассеянно смотреть на мозаики, на древние полы, на группы разнообразных, все новых и новых людей. А там наступает и вечер. Зажигаются огни, голуби ложатся спать, Флориан и Квадри выдвигают столики на площадь. Газетчики пробегают под Прокурациями. Во всех окнах бусы, зеркальца, стекло – те наивные блестящие вещи, которые никому не пришло бы в голову продавать или покупать где-нибудь, кроме Венеции. Играет музыка, толпа журчит, журчит рекой по каменным плитам. Храм Марка мерцает цветными отблесками, и небо над головой – синее небо итальянского вечера. Так летит здесь время, точно дитя, без забот и мыслей. В этой жизни есть своя прелесть. Но она неизменно приносит минуты печали. Можно легко утомиться музыкой, блестящими окнами, вечным рокотом чужой толпы. Венеция часто дает испытывать одиночество, она не утешает и не просветляет, как Флоренция и Рим. Да и не вся Венеция на Пьяцце и на Пьяцетте. Стоит немного отойти вглубь от Сан Марко, чтобы почувствовать наплыв иных чувств, чем там, на площади. Узкие переулки вдруг поражают своим глубоким немым выражением. Шаги редкого прохожего звучат здесь как будто очень издалека. Они звучат и умолкают, их ритм остается как след и уводит за собой воображение в страну воспоминаний. То, что было на Пьяцетте лишь живописной подробностью, - черная гондола, черный платок на плечах у венецианки, - выступает здесь в строгом, почти торжественном значении векового обряда. А вода! Вода странно приковывает и поглощает все мысли, так же, как она поглощает здесь все звуки, и глубочайшая тишина ложится на сердце. На каком-нибудь мостике через узкий канал на Понте дель Парадизо, например, можно забыться, заслушаться, уйти взором надолго в зеленое лоно слабо колеблемых отражений. В такие минуты открывается другая Венеция, которой не знают многие гости Флориана и о которой нельзя угадать по легкой и детски праздной жизни на площади Марка». Дальше можете прочесть сами. Я же раскладываю зимними вечерами пасьянс из сотни фотографий, сделанных тем жарким июльским днем в Венеции, ставлю рядом красную рюмку венецианского стекла, наполняю и мечтаю, что когда-нибудь непременно приеду в этот неземной город и пробуду там неделю, две, обойду все музеи, увижу знакомые по репродукциям картины Тинторетто, Беллини, Карпаччио… И томит меня Венеция как нереализованная, неисполнившаяся мечта, еще более заманчивая оттого, что я имела случай убедиться в том, что она существует. И вдруг с усмешкой вспоминаю, что мне там, в Венеции, рассказывали какие-то арифметические подробности про бесшумно летящие по зеленым каналам сказочно красивые гондолы: в гильдию гондольеров попасть практически невозможно, гондола стоит свыше сорока тысяч долларов, на ее украшение тратится…. Ну конечно этот город существует!
|
|
|||
|
||
| О нас | Связаться с нами | Добавить сайт/фирму | Copyright © 2006-2007 «Лаборатория Путешествий» |